Однажды, обратившись к стихам Пушкина, поймала себя на том, что чтение их настраивает меня на особый ритм дыхания, который бывает, когда дышишь особенно чистым – может быть, послегрозовым воздухом.
Тут же вспомнилось, что этот же эффект происходит от исполнения некоторых певцов, пение которых, проговаривание слов также выравнивает и очищает, делает «легким» твое дыхание
Невольно вспомнились слова героини рассказа Ивана Бунина «Легкое дыхание» Ольги Мещерской:
«Я в одной папиной книге, — у него много старинных смешных книг, — прочла, какая красота должна быть у женщины… Там, понимаешь, столько насказано, что всего не упомнишь: ну, конечно, чёрные, кипящие смолой глаза, — ей-богу, так и написано: кипящие смолой! — чёрные, как ночь, ресницы, нежно играющий румянец, тонкий стан, длиннее обыкновенного руки, — понимаешь, длиннее обыкновенного! — маленькая ножка, в меру большая грудь, правильно округлённая икра, колена цвета раковины, покатые плечи, — я многое почти наизусть выучила, так все это верно! — но главное, знаешь ли что? — Лёгкое дыхание! А ведь оно у меня есть, — ты послушай, как я вздыхаю, — ведь правда, есть?!».
«Легкое дыхание» – за этими словами не только непринужденность и очаровательность поведения, легкость во владении словом, любым даром, как бы спустившимся свыше – то, что вдохновляет и воодушевляет внимающих этим дарам – стихотворным строкам Пушкина и Есенина, музыкальным творениям Моцарта и Вивальди, пению Анны Герман, искрометной игре Андрея Миронова.
Эта же легкость творческого самовыражения восхищает одних, вызывает зависть у других, а у третьих, как у пушкинского Сальери – и то, и другое – одновременно!
С а л ь е р и
-- Боже!
Ты, Моцарт, недостоин сам себя.
М о ц а р т
Что ж, хорошо?
С а л ь е р и
Какая глубина!
Какая смелость и какая стройность!
Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь;
Я знаю, я.
**
Сальери :
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!.. А ныне -- сам скажу -- я ныне
Завистник. Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую. -- О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений -- не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан --
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного? О Моцарт, Моцарт!
С какого момента наше «легкое дыхание» от встречи с прекрасными проявлениями таланта сменяется стесненным дыханием зависти и недоброжелательства?
Наверное, когда мы начинаем ощущать себя рядом с этими, несущими дар людьми, никчемными, бесталанными и напрасно живущими на земле?
И понимаем, что исправить это нельзя, кроме как опорочив, отрицая очевидное, либо признав свою несостоятельность в том, что было для нас значимо и найдя в себе что-то другое, достойное уважения?!
Либо взять на себя ответственность за изменение ситуации по своему разумению, возомнив себя исполнителем миссии, восстанавливающей справедливость ?!:
Сальери:
я избран, чтоб его
Остановить -- не то мы все погибли,
Мы все, жрецы, служители музыки,
Не я один с моей глухою славой...
Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты еще достигнет?
Подымет ли он тем искусство? Нет;
Оно падет опять, как он исчезнет:
Наследника нам не оставит он.
Что пользы в нем? Как некий херувим,
Он несколько занес нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь!
Так улетай же! чем скорей, тем лучше.
Либо уйти, бежать из этой ситуации неуспеха, стараясь забыть о ней и переключиться на что-то другое,более приятное для себя в жизни?!
***
Вот такие нелегкие вопросы возникают порой при раздумьях о «легком дыхании»!